Сегодня Феликс Хартманн приехал в клинику раньше обычного, не потому, что у него было много работы, сезонное обострение как раз пошло на спад. Просто он сильно волновался, ведь ему предстояла встреча с Дитрихом Кроненом, учителем, благодаря которому он достиг того, что имел сейчас. С человеком, которого всегда уважал до благоговейного трепета. Но не сам факт встречи так взволновал Феликса, но то, что теперь наставник был его пациентом. У него не укладывалось в голове, как это могло произойти?! И он совершенно не представлял, как себя с Дитрихом вести.

Тяжело вздохнув, Феликс покинул ординаторскую и, пройдя мрачным бесконечным коридором, игнорируя крики запертых в одиночках пациентов, открыл палату, куда вчера заперли профессора.

— Здравствуйте, Дитрих. Как чувствуете себя сегодня? — обронил он стандартные фразы, но выдал себя легким румянцем на бледных щеках.

Кронен оценивающе посмотрел на своего доктора.

— А как ты, Феликс? — спросил он, присев на кровати. — Как ощущения? Ты выглядишь смущенным. Может, обсудим?

Парень смущенно улыбнулся. А учитель нисколько не изменился…

— Как видите, у меня все хорошо. Но мы здесь, чтобы говорить о вас, ведь это вы мой пациент, — заметил он, пытаясь вернуть беседу в правильное русло. Многие заключенные предпочитали говорить о докторе, уходя от ответов, но никогда еще ему не хотелось повестись и поддаться.

— Анекдотическая ситуация, не находишь? Я стал пациентом клиники, которую сам же и основал, а лечит меня один из лучших моих учеников. Так как ощущения? — мужчина чуть улыбнулся, закинув ногу на ногу и положив ладони на колено. Посмотришь и усомнишься, а точно ли они находятся в одиночке, или это кабинет профессора?..

— Нет, это печально, — возразил доктор, что-то записывая в тетрадь. И он вовсе не был рад встретиться при подобных обстоятельствах. Он был в шоке, когда узнал, что профессор проводил на своих пациентах опыты, и осуждал его поступок. Ему так хотелось поговорить об этом, но не сейчас и не так, как рвалось с губ. Все же в первую очередь он был врач. — Что вам сегодня снилось, профессор?

— Ну, я могу придумать и описать тебе любое сновидение, ты просто скажи, какой диагноз хочешь поставить, — хмыкнул Кронен, потерев переносицу.

Как же трудно разговаривать с этим человеком, когда он не хочет говорить… А может, пациент просто испытывал своего доктора, с него станется. Феликс снова улыбнулся, но теперь спокойнее.

— Что же вы, профессор, забыли? Мы определяем диагнозы, а не выбираем тот, что приглянется. Так что вам снилось?

Как-то странно улыбнувшись, Кронен чуть склонил голову набок и поинтересовался:

— А что будет, если я скажу, что мне снился ты?

Чувствуя, как начинают гореть щеки, Феликс на миг отвел от пациента взгляд. Зацепившись им за табурет, опустился на него, вновь посмотрев на профессора.

— Как интересно, и что я делал в вашем сне?

— Нуждался в помощи, — пожал плечами мужчина. — Помнишь, как в первые месяцы работы здесь, когда тебя пытались убить все, кому не лень? Да и не только убить... Вот сижу и думаю, кто же тебя теперь защитит, если что?

По спине доктора пробежали мурашки от ярких воспоминаний о попытках пациентов изнасиловать юного практиканта, свернуть шею или вырезать сердце ложкой… Клиника для душевнобольных преступников, что еще можно было ожидать от психов, насильников и маньяков, которые преобладали в заведении. Но кто сказал, что будет легко? Феликс прекрасно понимал риск, на который шел, оставаясь тут работать. Совладав с эмоциями, он поджал губы, чуть передернув плечами:

— Придется справляться самому.

— Что ж, удачи тебе, мой мальчик. И будь осторожен, — со вздохом доктор опустился на кровать и устало прикрыл глаза, всем видом показывая, что разговор закончен.

Феликс вздохнул, вспоминая то время, когда они работали вместе, и по-прежнему не мог представить, что Дитрих Кронен действительно сделал то, за что оказался тут. В соседней палате раздался душераздирающий вопль, Картер снова убивал подушку ложкой. И парень не выдержал.

— Дитрих… Профессор, почему вы не хотите поговорить? Вы же не псих, мы можем опровергнуть этот нелепый диагноз. Но для этого мы должны сотрудничать.

Однако Кронен проигнорировал любые попытки своего бывшего протеже, и скоро тот сдался. Бросив последний взгляд на пациента, вздохнул.

— Может, вам что-то нужно, профессор, подумайте. Я зайду вечером, — тихо сказал он и вышел, заперев за собой дверь.

По дороге в ординаторскую он столкнулся с доктором Эйлим. Видимо, прочитав все по лицу молодого доктора, блондинка мягко взяла его за локоть и проводила до ординаторской, где подала кофе, сочувственно улыбаясь.

— Тяжко, да? — спросила она, опустившись на стул визави парня.

Феликс вздохнул, рассеянно мешая напиток ложечкой:

— Не понимаю, как такое может быть… Он столько лет в психиатрии, и никто не заметил, что он безумен? Я не верю, Ингрид. Но… Тогда выходит, что он пытал пациентов абсолютно сознательно?

— Ты же знаешь, как психи умеют маскироваться, к тому же он прекрасно знает, как это делать, — пожала плечами молодая женщина немного старше самого Феликса. — А если он действительно вменяем... В общем, тебе и впрямь не повезло. От твоего заключения зависит, где он проведет остаток жизни, здесь или в колонии.

Молодой человек снова вздохнул. Пожалуй, он сам для себя уже все решил, а именно оставить профессора здесь, где он сможет обеспечить ему более-менее нормальное существование и быть уверенным, что Дитрих не сбежит. Но хотел разобраться для самого себя: действительно ли профессор безумен или только профессионально разыграл его. И все же надеялся на первое.

— А как там Джонсон из пятнадцатой? — спросил он, чтобы уйти от ответа. — Что-то я его еще не слышал сегодня…

— Он в карцере. Ночью напал на санитара и едва не разорвал ему горло зубами, — ответила доктор Эйлим, поднимаясь на ноги и также наливая себе чашку кофе. — Обострение у него так и не пошло на спад.

Феликс кивнул:

— Надо будет его навестить…

Как показал обход, необоснованную агрессию проявляли и многие другие пациенты, так что доктор даже сверился с лунным календарем — не пропустил ли он приближение полнолуния. А ближе к ночи, как и обещал, снова вошел в палату профессора.

— Как прошел день? — спросил он непринужденно, устраиваясь на табурете и открывая тетрадь. — Ничто не беспокоит?

— Лишь то, что уже довольно поздно, а ты все еще здесь. Или у тебя ночное дежурство? — сидевший до этого в позе лотоса Дитрих, наконец, медленно распрямился и, выдохнув, открыл глаза.

— Я тут два дня ночую, так что, если понадоблюсь… — Феликс улыбнулся. Учитель вел себя совершенно невозмутимо и свободно, точно и не был заключенным. Как всегда. И если бы это не был Дитрих Кронен, он бы поставил плюсик напротив безумия, ибо, попадая в одиночку, нормальные люди чувствовали естественную подавленность, волнение и часто не находили себе места. — А как самочувствие?

— Нормально, — флегматично отозвался мужчина, хотя по его бледному лицу и синякам под глазами так было сказать нельзя. — Меня беспокоит твое отношение, Феликс... я ведь не учитель больше.

— И что же именно вас беспокоит, профессор? — полюбопытствовал молодой человек, сделав пометку пригласить утром пациенту врача.

— Ты забыл, где работаешь? — приподнял бровь Дитрих. — Никогда не относись к пациентам как-то иначе, кроме как к пациентам. Не теряй осторожности, потому что ты никогда не знаешь, что может произойти в следующее мгновение.

В следующую секунду в Феликса полетела книжка, от которой он едва успел увернуться, а Кронен лишь пожал плечами. — Вот видишь...

Удар по его профессионализму был болезненным, но врач постарался не показать этого.

— А говорите, не учитель… — тихо заметил он, оставив книгу там, где она упала. — Так что, профессор, вы не против пары тестов? Или станете и дальше играть роль капризного пациента?

— А что у нас там на выбор: стандартный набор вопросов и еще более стандартный набор диагнозов? — Дитрих вдруг побледнел сильнее и осторожно прилег на подушки.

— Профессор? Держитесь, я позову врача.

Феликс Хартманн быстро покинул палату, как полагается, закрыв ее за собой, чтобы через несколько минут вернуться с дежурным врачом и санитарами.

Врач крутился возле профессора минут пятнадцать, потом назначил необходимые препараты, за которыми и послал медсестру, и вышел в коридор вместе с Феликсом:

— Тахикардия. Ему ее еще полгода назад диагностировали, — пояснил он ситуацию.

— Я не знал, — когда вернулась медсестра, он проследил, чтобы пациент принял лекарства. — Я приду утром, профессор, с устными и письменными тестами. Отдыхайте. И… спасибо.

Ночное дежурство всегда тяжело, но в этой клинике оно почти невыносимо. Потому что ночью это место оживает, погружаясь в пучину отчаяния и страха. Мучимые бредовыми идеями и наваждениями, пациенты кричат и стонут, и пытаются содрать с себя кожу, лишь бы выпустить свой страх, свое отчаяние, но им не сбежать. От себя сбежать невозможно.

Феликс помнил свое первое ночное дежурство в клинике, во время которого не смог сомкнуть глаз. Просто потому, что было жутко настолько, что внутри все холодело. Теперь он знал пациентов по голосам и умудрялся вздремнуть. Но не сегодня. Мысли не давали ему покоя, и он глушил кофе, отбирая тесты для профессора, которые тот, несомненно, обойдет, если захочет. Вот задачку ему задали… И тогда Хартманн сделал собственные тесты.

Но, увидев утром тест, профессор лишь усмехнулся:

— Хоть ты и составлял эти тесты сам, но они до невозможности стандартны и банальны. В них заложен стандартный список возможных отклонений: шизофрения, психопатия... Пройдя любой из этих тестов, я могу показать тот результат, который захочу. Подумай об этом на досуге.

— Вы хотите сказать, что являетесь носителем редких или принципиально новых отклонений? — полюбопытствовал Феликс, нисколько не сомневавшийся в способностях своего учителя, признавая, что еще далек от того, чтобы его превзойти.

— Нет, но ты не можешь этого исключать, — пожал плечами мужчина и через несколько минут отдал ему уже законченные тесты.

И был, несомненно, прав.

— Когда вы делали это со своими пациентами, профессор, — сказал Феликс, не глядя вкладывая тесты в тетрадь, — что вы чувствовали, о чем думали? Вам не было их жалко?

— О, я не буду облегчать тебе работу, — чуть улыбнулся Дитрих, — посмотрим, что ты скажешь, когда расшифруешь тест.

Прикрыв глаза, профессор перевел дыхание, явно пытаясь справиться с приступом. И доктор подал ему лекарство.

— Вы не жалеете о том, что совершили, верно? — спросил он.

Выпив лекарство, Кронен склонил голову набок и, усмехнувшись, ответил:

— Неа.

Ну как же так?! Феликс вернулся на свое место. Это был все тот же человек, которого он знал, но даже не догадывался о его наклонностях. Взглянув на тесты, бросил на бывшего наставника быстрый взгляд.

— Вы же понимаете, что с результатами этих тестов вас отправят в колонию строгого режима?

А они показывали, что пациент практически здоров, наблюдались лишь небольшие социопатические наклонности.

Дитрих смотрел на Хартманна долго и очень внимательно, как когда-то, когда он только пришел в эту клинику на практику, словно пытался проникнуть в его голову, после все же ответил:

— Это того стоило.

Феликс тоже смотрел на Кронена, вот только от восхищенного мальчишки, внимающего каждому слову, мало что осталось.

— Стоило? Уподобиться тем, над кем ставили эксперименты?

— Однажды ты меня поймешь, — усмехнулся профессор, смотря с насмешкой и неким оттенком благосклонности. — Кстати, ты можешь принести мне шахматы?

Отчего-то этот взгляд не понравился Феликсу, но он не подал вида.

— Конечно, — сказал он, поднимаясь. — Загляну после обеда и принесу.

Но вернулся доктор только к вечеру, положив шахматы на прикроватную тумбочку пациента и устало опустившись на табурет. За время работы в клинике он насмотрелся всякого, но терял пациента впервые. Насмешка судьбы, насильник и людоед, державший в ужасе свой городок несколько лет, подавился куском говядины…

— Я могу помочь? — спросил Дитрих, присаживаясь на кровати и касаясь волос Феликса, словно хотел потрепать, как прежде, но, видимо, вспомнив о том, в каком положении сейчас, отдернул руку.

Хартманн покачал головой:

— Нет. Просто устал. Утром поеду домой, высплюсь…

Посмотрел на бывшего учителя. Вот ведь, он уже давно был врачом, а Кронен его пациентом, и все же он пришел к нему. Человеку, который всегда служил для него примером, опекал и наставлял его. Словно ребенок, ищущий утешения… Не отдавая себе отчета.

— Дежуришь две ночи подряд? Не слишком ли? — обеспокоенно поинтересовался профессор, все же легко касаясь волос ученика. — Я знаю, упорства тебе не занимать, но не путай упорство и идиотизм.

Феликс прикрыл глаза, не избегая этой ласки, даже понимая, что снова нарушает правило. Не мог он воспринимать Кронена просто как пациента. Не верил, что учитель сошел с ума. Преступник — да, но не безумец.

— У Тома мать при смерти... Поделили его дежурства на всех. Ничего, я сильный.

Напомнив это самому себе, он отстранился с легкой, чуть напряженной улыбкой. Поднялся.

— У меня еще много дел. Я зайду позже, принесу новые тесты. Может, они понравятся вам больше, чем предыдущие.

Когда Феликс вновь заглянул к профессору, уже поздним вечером, он увидел весьма неприглядную картину: на скуле Кронена красовался свежий синяк, его губа была разбита, и из ранки до сих пор сочилась кровь. Кто-то из санитаров явно отвел душу на бывшем начальнике.

И доктор потемнел лицом. Он, конечно, знал, что подобные эксцессы частенько случаются в их заведении, с какими бы крепкими нервами не брали сюда людей, срывы неминуемо случались. Он никогда не поощрял подобного поведения и осуждал его, но отчасти понимал, ведь их пациенты зачастую сами напрашивались, а санитары не церемонились. Но профессор…

— Кто это сделал, Дитрих? — спросил он, позвав медсестру, чтобы обработала ранку. — Я прослежу, чтобы он был наказан.

— Ну что ты, он просто душу отвел, — усмехнулся профессор, не обращая внимания на то, что сильнее разрывает ранку.

— Оставите это так? — не поверил Феликс. — Ну, я сам узнаю.

Он положил перед пациентом тесты.

— У всех бывает плохое настроение, — пожал плечами мужчина и взял листы, изучая их взглядом. — Кстати, это уже интереснее.

На решение этого теста у мужчины ушло немного больше времени, но в целом он протянул листы уже через несколько минут. А результат был все тот же. Впрочем, доктор Хартманн и не сомневался.

— Почему вы делали это, профессор? — спросил он, и в голосе его просквозил ужас и мольба.

— Знаешь, не все препараты можно тестировать на животных, не все препараты можно легально тестировать на людях. А они... С теми препаратами, которые мы применяем, им и так жить недолго осталось, а так хоть что-то хорошее в своей жизни сделают, — чуть усмехнулся Кронен и взял шахматную доску. — Сыграем?

— Но это убийство, — возразил на доводы учителя Феликс. Бросив взгляд на часы, кивнул, садясь напротив.

— Это необходимая жертва, — резонно заметил мужчина, расставляя фигуры на доске. — Если хочется большей пафосности, то можешь считать это их искуплением.

Феликс покачал головой:

— Речь не о них, как вы не понимаете, а о вас, — получив право первого хода ввиду белизны его фигур, подвинул одну из пешек. — Получая власть над жизнью и смертью, можно не заметить и перейти даже установленную самим собой грань. Или вы считаете, что Джек-потрошитель, отрабатывающий свои навыки хирурга на проститутках, был прав?

— Ты всегда был очень умен, — хмыкнул профессор, делая ответный ход. — Я не буду говорить, что я бы себя проконтролировал, все предсказать невозможно. Я просто делал то, что считал нужным. Впрочем, так бы тебе ответил и упомянутый тобой Джек-потрошитель, и любой из твоих нынешних пациентов.

Доктор вздохнул, признавая правоту собеседника и выводя на поле слона. Иногда он спрашивал себя, почему выбрал эту непростую профессию, где все было крайне неоднозначно, и норму от безумия иной раз отделяли лишь пара незначительных, на первый взгляд, факторов. Где, слушая пациента, с уверенностью утверждающего парадоксальные вещи, можешь на миг усомниться, что твоя собственная реальность не плод воображения. И не находил ответа.

— Да, я уверен, что вы не сомневались в своей правоте.

— Я и сейчас не сомневаюсь, — заметил профессор почти сразу и, не задумываясь, сделал ход. Хотя, как показала вся последующая партия, он продумывал каждый свой ход.

Уложив своего короля на бок, Феликс смущенно улыбнулся:

— Есть ли такой человек, профессор, кто обыграл вас в шахматы?

По крайней мере, ему это ни разу не удалось, даже когда профессор поддавался своему юному ученику, только начинавшему постигать эту игру.

— Наверняка бродит где-то по миру, но я таких уже лет двадцать не встречал, — улыбнулся мужчина и облокотился на подушки, болезненно поморщившись, видимо, досталось ему не только по лицу.

Молча собрав фигуры в ящик, Феликс вдруг спросил:

— Вы могли симулировать любой диагноз, почему вы не сделали этого?

— Я знаю, какими препаратами тут лечат. Любого нормального, в медицинском смысле, человека эти препараты превратят в психа или конченого наркомана в течение нескольких недель. Терять разум мне не хочется, сам понимаешь, — мужчина вздохнул и вдруг чуть усмехнулся.

Чем дольше Хартманн общался с наставником, тем сильнее креп в своем убеждении, что не было в Дитрихе ни капли безумия. Более чем нормален, если не считать отклонением от нормы то, что идет сверх ее. Учитель всегда отличался от большинства, и этим восхищал Феликса, которому хотелось тянуться и ступить однажды на одну с ним ступень. Но не этот ли факт превосходства над другими стал причиной, по которой профессор перешел грань норм человеческих?

— Думаю, на зоне тоже жизнь не сахар… — тихо заметил он. Впрочем, вполне понимая выбор пациента.

Налив воды в бокал, профессор сделал глоток и спокойно заметил:

— Не сомневаюсь. А сейчас тебе пора, иначе получишь втык от начальства. А Брюс, я так понимаю, сейчас крайне раздражен, ведь столько моей работы на него свалилось...

Феликс печально улыбнулся:

— Вас очень трудно заменить, профессор, — поднявшись, он неохотно направился к двери. — Утром, перед уходом, я загляну к вам.

Как ни парадоксально, но ночные дежурства всегда были тяжелее дневных, так как к вечеру у многих их пациентов наступал пик активности, и просто чудо, если удавалось пару часов вздремнуть. Но сегодня Феликс, наверное, и не смог бы, поглощенный мыслями о Дитрихе и решении, которое должен был вынести. О несомненной виновности последнего и заслуженной каре, от которой хотелось оградить. Только к концу дежурства ему удалось задремать за столом, устроив голову на сгибе локтя.

Но буквально через полчаса его разбудил приехавший на работу Брюс Клэнстер, его новый непосредственный начальник.

— Вот так ты проводишь ночные дежурства, да? Ну, правильно, привык под крылышком у Кронена, и все не можешь из-под него выбраться. Какого черта ты творишь?! Что еще за шахматы с пациентом? Ставь диагноз и либо лечи, либо отправляй в тюрягу.

Хартманн поморщился и потер лицо рукой:

— В отличие от вас, Кронен знает, что такое двое суток дежурства кряду, — спокойно заметил он, приводя себя в порядок и смело глядя на начальника. —Поймите, Дитрих не обычный пациент, и с ним стандартные приемы не проходят. К нему нужен иной подход.

Протеже бывшего руководителя Брюс невзлюбил сразу и не пытался скрывать своей неприязни. А Феликс не делал вид, будто не замечает.

— О да, представляю, какие, — брезгливо поморщился Клэнстер, надевая халат. — Примерно те же, что позволили тебе так долго продержаться на этом месте под его покровительством? Ну, ничего, ты у меня быстро вылетишь, потому как совершенно мне не интересен, ни как работник, ни тем более как...

Феликс вспыхнул от подобного оскорбления. Сдерживая желание врезать мужчине от души, сжал пальцы в кулаки. Да как он смел?! Справившись с первыми сильными эмоциями, Хартманн процедил:

— Попрошу оставить ваши грязные домыслы при себе, мистер Клэнстер.

— А чего покраснел? Вспомнил прекрасное совместно проведенное время? — не мог успокоиться начальник, из которого в последнее время желчь лилась бурным потоком.

Желание стало невыносимым, но вот только рукоприкладство ни к чему хорошему привести не могло и, совладав с собой, Феликс заметил:

— Ну, хватит, я не обязан слушать ваш бред, пока вы не мой пациент. Если вам больше нечего сказать, то я, с вашего позволения, совершу утренний обход и откланяюсь.

— Скатертью дорога! — отсалютовал ему Брюс чашкой кофе и, прихватив документы, направился в свой кабинет.

Проводив начальство недобрым взглядом, Хартманн вылил в чашку остатки кофе, и только допив все до капли, оправился проведать подопечных, большинство из которых сейчас мирно спали. И не скажешь, глядя на их умиротворенные лица, что снились им темные подворотни, кровь и зеленые черти. Феликс специально оставил профессора «назагладку», чтобы успокоиться и выветрить эмоции от встречи с начальством.

— Доброе утро, Дитрих, — чуть улыбнулся он. — Как самочувствие?

— Лучше, чем у тебя, — честно ответил мужчина, посмотрев на доктора. — Тебе удалось хоть немного поспать? Сегодня вроде не особо шумели...

— Да, я немного вздремнул, — успокоил Феликс учителя, даже сейчас проявлявшего заботу по отношению к своему протеже. Только улыбка быстро погасла. — Клэнстер торопит меня с решением. Ему не терпится навесить на вас какой-нибудь ярлык… — печально поведал он. — Жалкая посредственность, он всегда завидовал вам. Прошу вас, Дитрих, не давайте ему поводов…

— Ну какие поводы, что ты? — улыбнулся Кронен. — Знаешь, я все думал, на ком бы проверить препарат, лечащий симптомы мании величия. Все смотрел на пациентов, а оказалось, нужно было взглянуть на коллег.

Феликс только покачал головой, отказываясь понимать своего учителя.

— Мне пора, профессор… — вздохнул он. — Скоро будет утренний обход.

— Не задерживайся после него, — посоветовал мужчина, беря книгу. — Тебе нужен отдых.

— До встречи.

Отдых. Да, его тело хорошенько отдохнуло за эти два дня, но сам Хартманн извелся, думая о профессоре, его поступках и о дальнейшей судьбе. Он уже ничуть не сомневался во вменяемости пациента и понимал, что к концу своего предстоящего дежурства должен будет написать заключение и отправить Кронена в тюрьму. Увы, выбор у него был невелик…

Но к Дитриху Феликс попал не сразу. Обострение у других пациентов все никак не шло на спад, и они требовали особого внимания. Но к обеду все вроде как устаканилось, и Хартаманн решил, что навестит Кронена после чашки кофе. Которую он, собственно, и потягивал, когда включилась общая тревога, оповещающая о массовой разблокировке дверей через пять секунд. Но загвоздка была в том, что пожарная тревога не сработала, а значит, причин для разблокировки не было.

Брюс побледнел и вскочил на ноги, явно растерявшись и в первое мгновение не понимая, что ему делать и какие приказы отдавать. Алекс тут же попытался кому-то позвонить. Ругнулся.

— Ингрид не берет трубку. Она сейчас должна была делать обход.

Подорвавшись со своего кресла, Феликс открыл ящик стола, доставая электрошокер, и выскочил в коридор.

— Ингрид! — позвал он.

Но девушка куда-то пропала, как и санитары. Впрочем, вполне возможно, они пытались где-то исправить ситуацию.

Двери уже открылись, и пациенты не преминули этим воспользоваться. Коридоры клиники наполнились ликующими возгласами. Где-то в северном коридоре закричала медсестра, а в ответ ей прозвучал смех. Бросившись туда, оттолкнув чью-то тушу, вставшую на пути, Феликс оглушил электричеством насильника из шестой и подал сестричке руку, пряча у себя за спиной. Мысли метались, он не представлял, что делать. Случай был беспрецедентный, и количество персонала не было на него рассчитано. Надо было звонить в полицию, вот только он сомневался, что Брюс додумается.

— Быстрее, — потянул он девушку прочь, чтобы втолкнуть в пустую камеру и закрыть, надеясь обезопасить хоть на время, пока больные не доберутся до ключей. Впрочем, он надеялся, что до этого не дойдет.

— Феликс! Ты в порядке? — окликнул его подбежавший профессор. — Никто пока не пострадал?

Улыбка против воли коснулась губ, он был рад, что в их рядах прибавилось на одного человека. И какого человека, кто лучше знает клинику, чем ее создатель.

— Да, я в норме. Но я потерял Ингрид… Нам нужно добраться до телефона, доложить о ЧП.

— Вот черт! — прошипел Дитрих. — Идем. Наверняка мобильная связь опять работает с перебоями. Нужна стационарная точка. И как на вас клинику оставлять?

Феликс только вздохнул. А как бы он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, чтобы Дитрих сидел на месте Брюса, и он бы и дальше работал под его началом… Но, увы, эти славные деньки уже никогда не вернуть.

Прокладывая себе дорогу электрошокером, они спустились в подвал. Хартманн бывал тут только раз, но прекрасно помнил, что телефонов там не было, только внутренний. Или он просто был посвящен не во все нюансы? Озираясь по сторонам, он посмотрел профессору в спину, задумавшись о том, что Кронен тоже являлся преступником. Но тут же мотнул головой, отгоняя эту мысль.

— Ключ, — попросил профессор, остановившись у одной из дверей.

Но Феликс не дал, не выпуская универсальный чип-ключ из рук, лично приложив его к панели.

Кронен взвел глаза к потолку и, взяв парня за локоть, потащил его в открывшуюся дверь. За которой была лестница, уходящая вниз примерно на четыре этажа. Остановившись перед очередной дверью, мужчина позволил ученику открыть панель с помощью чип-ключа. А на открывшимся дисплее ввел какой-то пароль. Только после этого тяжелые явно бронированные двери открылись, пропуская их в огромное помещение, оборудованное по последнему слову техники.

Феликс невольно присвистнул, впрочем, не забывая, зачем они пришли, и скользнул по помещению взглядом, ища телефон.

— Ингрид, — улыбнулся он в первый момент, заметив девушку, как ни в чем не бывало сидевшую на диванчике. — Но почему ты…

Пораженный догадкой, повернулся к профессору.

Дитрих в это время уже вскрыл вакуумный пакет и надевал белоснежный халат с символикой клиники.

— Что? — спросил он, поймав взгляд ученика. Прошел к компьютеру, запуская огромный монитор и выводя на него изображения со всех камер клиники.

Феликс сжал в руке электрошокер и было кинулся к Дитриху, видимо, все-таки слетевшему с катушек, но из соседней комнаты появился санитар и, выбив оружие, скрутил доктора.

Ингрид поднялась с диванчика и подошла к Хартманну, вытащив из кармана шприц с каким-то препаратом.

— Ну же, Феликс, ни к чему реагировать так остро. Не уподобляйся своим же пациентам.

Феликс молча покачал головой, отказываясь верить в происходящее, хотя логически все было оправдано: одному профессору было бы очень трудно проводить свои эксперименты. Но… Он отчаянно рванулся, причиняя себе боль, пытаясь ударить санитара, но получил чувствительный удар по почкам. Закашлялся.

— Вы сошли с ума! — исхитрившись, он ударил ногой, выбивая у Ингрид шприц. — Ну, там же психи наверху… они же… Профессор, я прошу вас. Одумайтесь.

Девушка вскрикнула от неожиданности, зато санитар отреагировал мгновенно. После удара по шее Хартманн отключился, чтобы очнуться уже пристегнутым кожаными ремнями к каталке.

— Быстро оклемался... — заметил профессор, подкатив компьютерное кресло поближе к ученику и сделав глоток кофе. — Ингрид, следи за мониторами.

— Дитрих, что вы делаете? — прошептал он, не зная, как образумить его и остановить это безумие.

— Я? Провожу эксперимент в условиях изоляции от внешнего мира, — хмыкнул мужчина и, подув на кофе, сделал еще глоток.

Молодой человек рванулся, словно проверяя на прочность путы, а потом бессильно откинулся на жесткое ложе, прикрывая глаза. Нет, этого человека он не знал, и от этого становилось страшно. От того, что даже сейчас был уверен, что профессор нормален.

— И вам все равно, что будет с людьми?

— Брюса мне не жалко. Алекс умный. Медсестрички еще умнее. Выкрутятся, — хмыкнул мужчина, вновь сделав глоток кофе. — Просто, знаешь, с моральными уродами, как и с хищниками. Когда нет добычи, они начинают сжирать друг друга. Мне вот интересно, до какого этапа они дойдут....

— А разве они не больные люди, профессор? — посмел возразить Феликс.

— Больных мы вылечиваем, Феликс. Или хотя бы поднимаем их качество жизни. А это так... Кстати, Летермен из шестой отчаянно симулирует. Он социопат, но вполне отдает отчет своим действиям. А вообще, ты же понимаешь, что клиники, подобные этой, созданы не столько для того, чтобы лечить, сколь чтобы изолировать, — Кронен откинулся на спинку кресла и сделал еще глоток.

— Да, — признал Хартманн очевидное. — Но все же это не дает нам право поступать с ними, как со зверьми…

— А большего они из себя и не представляют. Хотя... Животных мне все-таки жаль, — профессор чуть усмехнулся. — Скоро ты поймешь меня.

Допив кофе, мужчина поднялся с кресла и направился в соседнюю комнату. После чего вернулся и подошел к небольшому холодильному шкафу. Надев перчатки, подготовил какие-то препараты. Затем вместе со всем подготовленным подошел к ученику и, поставив лоток со шприцами на выступ каталки, начал, как ни в чем не бывало, подготавливать вены Феликса к инъекциям.

Понимая, наконец, для чего его заманили сюда, тот снова забился в своих путах:

— Нет… Дитрих, не надо, — попросил Феликс, и голос его дрогнул. Он смотрел, как игла входит в его тело, направляемая недрогнувшей рукой, но не чувствовал боли, только всепоглощающий ужас. — Нет!

Мир рухнул в его голове, вместе с идеалом, которым был и оставался до недавнего времени профессор.