Очнувшись, Феликс резко сел на постели, держась за голову. Отголоски ужаса, который он испытал, еще гуляли по его нервам. Когда тихо скрипнула дверь, он вздрогнул, оборачиваясь к вошедшему.

— Доброе утро, Феликс, — улыбнулся Кронен, присаживаясь на стул. — Что вам сегодня снилось?

Шумно выдохнув, молодой человек откинулся обратно на подушки:

— Боже, Дитрих… — увидев участие на лице учителя, он испытал облегчение. — Это было ужасно. Мне приснилось, что вы…

Феликс снова сел, оглядываясь. Они были в палате профессора, только на нем была больничная пижама. И до него начало доходить.

— За что вы так со мной, Дитрих? Я так верил вам…

— Что, прости? — вопросительно изогнул бровь мужчина. — Еще не проснулся, или обиделся на вчерашний укол? Ну, ты же знаешь, что нам нельзя прерывать курс. Так что тебе снилось?

Феликс замотал головой, не спуская с профессора недоброго взгляда:

— Курс? Вы собрались заколоть меня своей дрянью? — он бросился к двери, пытаясь увидеть сквозь решетку коридор. — Что с остальными?

— Феликс, — Дитрих осторожно подошел к парню. — Феликс, ты что? Что тебе снилось? Как ты себя чувствуешь? О чем ты думаешь?

Тот недоверчиво посмотрел на Кронена, позволив усадить себя на постель. В голове была сумятица. Но он точно помнил, что раньше пациентом был профессор, да, именно так, а не наоборот. Поежился, обхватив себя руками и пытаясь вспомнить, как попал сюда, пробел, в который с ним могла приключиться эта неприятность, но провалов не было, кроме одного — после укола.

— Я вам не верю, — сказал он. — Зачем вы это делаете?

— Делаю что? — мужчина пододвинул стул поближе к кровати. — Феликс, позволь мне помочь тебе. Ты думаешь, твой сон реален? Что тебе снилось?

Феликс стиснул кулаки:

— Это не сон, — упрямо повторил он. — Вы выпустили пациентов ради своего безумного эксперимента, а меня заманили в бункер, чтобы…

Чего хотел добиться Кронен тем уколом? Феликс завис, пытаясь сформулировать то, чего не понимал, а доктор не торопил.

— Вы решили свести меня с ума, чтобы никто не поверил мне, когда я расскажу правду?!

— Ох, Феликс... — тихо вздохнул мужчина, делая пометку в записной книжке. — Так долго боролся с обострением... Видимо, лекарство тебе не подходит. Посмотри на меня, пожалуйста. Пожалуйста, пойми, я знаю, это тяжело, но пойми, что это только сон и я хочу тебе добра.

— Я не сумасшедший, — совсем тихо возразил Феликс, подтягивая к груди колени и обвивая их руками, как в детстве. Но все же посмотрел на Дитриха.

— Я понимаю, просто тебе плохо... — с жалостью произнес Кронен, легко погладив парня по волосам. — Сегодня мы сменим лекарство, и, обещаю, тебе станет легче.

Нет. Это неправда, нет! Слезы вытекли из-под смеженных век, и Феликс уже не мог их остановить. Он, конечно, знал, что безумцы не верят, что больны, но это не его случай. Он был абсолютно уверен в себе и своей памяти. Он помнил все, всю свою жизнь.

— Я хочу поговорить с другим врачом.

— Конечно, — кивнул мужчина и быстро покинул палату, как всегда, заперев дверь. Его не было несколько минут, в течение которых Феликс пробовал этот мир на его материальность, а потом вместе с профессором в палату зашел Брюс.

— Что случилось, Феликс, снова не верите в реальность? — мягко спросил Клэнстер. — Вы можете поподробнее рассказать нам с профессором Кроненом, что вам приснилось?

Нет, нет, этого не может быть. Больной зажмурился, прогоняя наваждение, но в «реальности» ничего не изменилось.

— Я, конечно, могу. Хотя вы и так все знаете, мистер Клэнстер. Что профессор пообещал вам, защиту от пациентов, разгуливающих по коридорам? Впрочем… если вы хотите… — забравшись на кровать, Феликс рассказал о ЧП и роли в нем профессора Кронена.

Брюс не прерывал его, только делал пометки в своей записной книжке да перешептывался с Дитрихом. В конце тихо вздохнул.

— Жаль. Весь прогресс, которого мы добились за полгода...

— Это все препарат, — передернул плечами потемневший лицом профессор. — К сожалению, они привозят нам недостаточно протестированные препараты.

— Да, — вздохнул Клэнстер. — Но эксперименты на людях незаконны.

— А животные не умеют говорить, — резонно заметил профессор, встряхнул головой, словно отгоняя от себя мысли. — Держись, Феликс. Я назначу тебе капельницы. А завтра начнем курс по новой.

И мужчины тихо вышли.

Этого не может быть. Не может. От бессилия хотелось рвать и крушить все, что попадется под руку, но Феликс усилием воли удерживал себя на месте, прекрасно понимая, какую дрянь ему вколют в этом случае. Кроме того, сей акт докажет его неадекватность, а этого парень боялся больше всего. Сойти с ума. Нет, он должен сохранить свой разум, во что бы то ни стало.

Минуты длились, словно дни. От навязчивых мыслей Феликсу действительно казалось, что он сойдет с ума. Но тут открылась дверь, и в палату вошла медсестра, та самая, которую он спас от изнасилования. Втянув за собой капельницу, поставила на прикроватную тумбочку лоток со всем необходимым. Даже не улыбнулась, молча и деловито, точно муравей, исполняя свои обязанности. И Феликс отвернулся к стене, отказываясь верить в реальность, которую ему стремились навязать.

— Не трогайте меня.

— Хартманн, вы же умный человек и уже шли на поправку... — вздохнула девушка. — Если вы сейчас же не повернетесь, я позову санитара.

Феликс тихо застонал, как загнанный зверь.

— Катрин, не надо, — попросил он, поворачиваясь и глядя девушке в глаза. — Неужели вы настолько неблагодарны и бессердечны? Вы же знаете, я не сумасшедший.

— Феликс... — девушка вновь вздохнула, но уже по-другому, — я очень хочу вам помочь. Так не мешайте же мне. Ложитесь на спину.

— Да, я так и понял…

Закрыв глаза, Хартманн лег на спину, позволив поставить себе капельницу, и больше не произнес ни слова. Молчал он и когда на ночь его навестил профессор. Да и понятно, что взывать к его совести и рассудку бессмысленно. С кем бы то ни было говорить бессмысленно. Все, что он мог, это хранить свой разум, которому в изоляции от тюремщиков было гораздо лучше.

Поняв всю бесплодность своих попыток разговорить Феликса, мужчина печально вздохнул и, легко потрепав парня по волосам, отсоединил капельницу.

— Сейчас тебе поставят укол. Он позволит спать без снов, — бросил он напоследок, покидая палату.

И не соврал, как ни странно. Проснувшись уже поздним утром, Феликс потянулся, чувствуя себя не в пример лучше, чем накануне. Стало как-то спокойнее, словно разум принял какое-то решение, и мысли больше не метались.

Катя принесла ему завтрак и лекарство. Посмотрела на него с жалостью и тихо сообщила, что его родители выбили разрешение на встречу с ним. Сердце забилось, и снова всколыхнулись панические мысли, но Феликс постарался их сдержать. И, послушно выпив лекарство, выдохнул:

— Хорошо.

А после стал ждать, чувствуя, как медленно накручивает себя.

После обеда и очередной таблетки к нему пришел Дитрих и принес тесты. Феликс знал их, они выявляли текущее эмоциональное состояние пациента. Его психологическую устойчивость. Также он знал, какими должны быть ответы, чтобы избежать дополнительных таблеток.

— Забавно, — сказал он, отвечая на вопросы тестов. — А почему меня держат здесь? Я ведь не преступник…

— Ты покалечил одного из санитаров в предыдущей клинике, и я как твой крестный решил, что доверять тебя другому медику просто опасно, — ответил ему Дитрих, пожав плечами и сделав пометку в записной книжке.

Пациент хихикнул:

— Вы мне льстите, Дитрих, — проигнорировав приписанное врачом родство. Протянул ему тесты, забираясь обратно на постель. После последней таблетки ему было как-то нехорошо.

Кронен не обратил на реплику парня внимания, на месте просматривая тесты. Удовлетворенно кивнул самому себе. Потом взглянул на крестника:

— Идем, твои родители уже приехали.

Феликс вздохнул. Он не хотел идти, боясь не выдержать и сорваться.

— А можно я хоть переоденусь? — тихо спросил он.

Дитрих оценивающе посмотрел на парня.

— Можешь сказать, чего ты боишься? — мягко спросил мужчина.

— Не боюсь я ничего, — возразил Феликс, но прозвучало слишком поспешно. — Не хочу, чтобы они меня видели таким…

— Понимаю, — вновь улыбнулся Дитрих, даже несколько снисходительно.

Позвав Катрин, он велел ей принести Феликсу чистую одежду. Девушка кивнула и ушла, чтобы вернуться со стопочкой одежды, в которой Феликс узнал свою, что обычно хранилась в родительском доме.

Переодевшись, он почувствовал себя увереннее и проследовал за доктором в комнату, отличавшуюся от камер лишь излишними удобствами. На пороге он на минуту застыл, разглядывая людей, которые были вылитыми его родителями. Нет, это и были его родители. Чувствуя, как земля качнулась под ногами, Феликс прошел в комнату и сел на диван по другую сторону стола от них.

— Зачем вы приехали, тут опасно.

— Лекс... — мама с трудом сдержала всхлип и нервно сжала в пальцах платок со слезами на глазах. — Лекс, хороший мой, как ты?

— Мама… не плачь, пожалуйста. Со мной все хорошо.

— Я не плачу, милый, не плачу, — попыталась улыбнуться женщина и, поднявшись, осторожно подошла к сыну и нежно обняла его.

Отец все это время отмалчивался.

Феликс, которому все еще удавалось держаться чуть отстраненно, погладил ее по спине, утешая.

— Просто сообщите в полицию, как только выйдете. Дитрих очень, очень опасен… — прошептал он ей на ухо.

Женщина чуть вздрогнула и, отстранившись, непонимающе, изумленно и в то же время испуганно посмотрела на сына.

Удрученно покачала головой:

— Дитрих прав, тебе стало хуже, мой хороший.

От ответа хотелось взвыть, но он еще умудрялся держать себя в руках. Опустив голову, он тихо спросил:

— Сколько я уже здесь?

Шмыгнув носом, женщина коснулась волос сына.

— Несколько месяцев. До этого месяц в другой клинике.

Как же так, даже они… Хартманн обхватил себя руками, борясь с подступающей паникой. Неужели он действительно болен, и его воспоминания мешаются со снами? Или родителей тоже запугали? Феликс посмотрел на отца, понимая, что версия не выдерживает критики, ведь бывшего агента спецслужб не так просто запугать, да и обмануть тоже…

— А как вы там? — упавшим голосом спросил он.

— Марта вот замуж собирается, — тихо ответила Ангелика, присев рядом с сыном и поглаживая его по щеке. — Алексис... — женщина осеклась и мельком взглянула на супруга, тот едва заметно покачал головой.

— Что, другого нашла? — довольно спокойно спросил Феликс, хотя известие больно кольнуло. Все правильно, кому нужен псих? Да и Алексис так хотела детей, а теперь, с такой наследственностью... — Бог с ней. А кто тот счастливчик, которому удалось покорить мою сестренку, я его знаю?

— Знаешь, — тихо вздохнула женщина. — Это Дэмиан Крейг...

— Что, этот придурок?! И вы так спокойны?

— Тише, тише, — испуганно всхлипнула мама, осторожно поглаживая Феликса по плечу. — Не волнуйся так.

— Но он же ей жизнь сломает! Вы не понимаете? — Феликс не мог поверить. Знал, что это не по-настоящему, но не мог успокоиться. И только мысль о таблетках заставила его взять себя в руки. — Вернусь, убью этого типа.

Само сорвалось с уст, и он осознал смысл фразы, лишь увидев страх в глазах родителей.

В этот момент зашел обеспокоенный Дитрих. Пожал руку отцу, поцеловал в щеку мать. Было понятно, что он все слышал, и именно поэтому попросил родителей закончить эту встречу.

— Нет. Нет, я в порядке, пожалуйста, Дитрих. Ну, еще немного… — он только подался было вслед, но появившийся ниоткуда санитар заломил ему руку за спину, обездвиживая. — Больно же! Урод…

— Андрэ, это лишнее, — остерег профессор ретивого подчиненного и вышел в коридор вслед за родителями Феликса. — Ангелика, ну не плачь, дорогая. Ну что ты? Я обещаю, я помогу ему.

Хартманн смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом, а потом позволил увести себя в камеру и послушно переоделся в пижаму. Чтобы свернуться на кровати в позе эмбриона и тихо заплакать.

Совсем скоро пришел Дитрих и мягко погладил Феликса по волосам.

— Я помогу тебе, обещаю... — тихо прошептал мужчина и вытащил из кармана шприц, чтобы сделать парню инъекцию.

— Конечно… — скептически прошипел Феликс, терпя укол. — Не знаю, что я вам сделал, но это жестоко.

— Лечение всегда болезненно и кажется жестоким, — ответил профессор, продолжая поглаживать парня до тех пор, пока тот полностью не расслабился под действием лекарства.

Проснулся Феликс только наутро со стойким убеждением, что Дитрих сделает все, чтобы утопить его и навсегда закрыть в этой клинике, хоть и знал прекрасно, как его преемник боится этого. И этот факт приводил его в отчаяние, потому что он понимал, что профессор превосходит его во всем.

А может, наоборот, вылечит? И это безумие, наконец, закончится. Безумие, в одиночку противостоящее окружающему его миру.

Как обычно, после обеда к нему заглянул Кронен с очередным тестом в руках.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался мужчина, садясь на стул, в привычной манере закинув ногу на ногу, и открыл записную книжку, готовясь делать записи. — Снилось что-нибудь?

— Ничего, — сказал Феликс, глядя через решетку в маленькое окошко. — Мне больше ничего не снится.

Щелкнув ручкой, профессор записал что-то и пояснил:

— Это из-за лекарств. Через пару дней мы начнем постепенно снижать концентрацию, параллельно проводя курс еще одного препарата. Это стабилизирует твое состояние.

— Как скажете, — безропотно согласился пациент, пребывая в горестных размышлениях. — А мне прогулки полагаются, раз я не преступник?

Мужчина долго и испытующе смотрел на крестника, после все же кивнул.

— Естественно, в сопровождении санитара, — ответил он, делая пометку в записях.

— Разумеется, — усмехнулся Хартманн, и не рассчитывая на другой ответ. И даже в благодарность повернулся к собеседнику лицом. — Вы сегодня без тестов?

— Ну, зачем же ты так плохо обо мне думаешь? — чуть усмехнулся профессор в ответ и откинулся на спинку кресла. — Проведем устный тест.

— Я стараюсь о вас вообще не думать, — честно признался Феликс, забираясь на кровать. — Как вам угодно, начинайте.

— Мысли обо мне расстраивают тебя или вызывают негатив? — тут же спросил мужчина, записывая что-то.

— Я вам не верю, — не задумываясь ответил пациент.

Ручка застыла над записной книжкой. Мужчина взглянул на парня:

— Почему же?

— Из-за сна, — сказал Феликс, отвечая так, чтобы врач сразу понял, о чем идет речь. Отвечал честно, уже не уверенный в самом себе. Впрочем, если он даже прав, все равно хуже никому не будет.

— Тебе до сих пор кажется, что он реален? — спросил профессор, делая еще пометку в записях. — Насколько по десятибалльной шкале?

Хартманн запустил пальцы в волосы, прикрывая глаза:

— Десять… э… шесть.

Дитрих посмотрел на пациента очень внимательно, словно пытаясь проникнуть в его разум:

— Шесть или десять, Феликс? Это важно.

Он и сам знал, признаваясь, что немного путает оценку реальности сна и самой реальности. Вздохнул.

— Восемь.

— Что в твоем сне кажется тебе самым реальным и почему реальность не вызывает у тебя доверия? — продолжил мужчина свой опрос. Или, что скорее, допрос.

Феликс бросил взгляд на врача, задающего все более каверзные вопросы, и обхватил себя руками. Вдруг стало прохладно. Самым… Самым реальным. Он снова закрыл глаза, воскрешая в памяти свой сон, похожий на ужасную реальность:

— Ваше предательство, — тихо молвил он, наконец. Как ни странно, именно то, во что было сложно поверить, казалось самым реальным. — Слишком реально…

— Это сделало тебе больно? — тихо спросил мужчина, переставая записывать.

— Да.

Да, он был сам виноват, что продолжал доверять человеку, способному на убийство, но это не умаляло боли, которая занозой засела в груди. Слишком высок был пьедестал, на который Феликс вознес кумира…

Дитрих задал еще несколько вопросов, но Хартманн отвечал с промедлением и с явной неохотой.

— Феликс, — вздохнул мужчина и, поднявшись на ноги, погладил притихшего парня по волосам, — ты устал. Мы продолжим в следующий раз.

И тот кивнул, благодарный за эту передышку.

— Примерно через час тебя выведут на прогулку. Я загляну к тебе вечером, — закрыв записную книжку, профессор поднялся на ноги и ушел, оставляя пациента в одиночестве.

Хартманн чувствовал себя опустошенным. Когда копаются в душе, вообще неприятное чувство, а когда еще это делает обидчик… Или это его подсознание сыграло с ним такую жестокую шутку?

Ему было душно в четырех стенах, и Феликс с трудом дождался прогулки, все же чувствуя себя под взглядом Андрэ заключенным. Он не знал, сколько будет терпеть прогулку санитар, и потому долго стоял, наслаждаясь солнечным светом, сочащимся сквозь кроны. Набирал полные легкие прохладного воздуха, хранящего аромат прошедшего дождя. Потом двинулся по аллее, все так же далеко мыслями, и не заметил, как побрел по газону к забору.

Санитар крикнул на него, хватая за плечо, и Феликс вдруг повернулся, с размаху ударив в лицо. Ударил сильно, так что разбил Андрэ губы до крови.

«Ты покалечил одного из санитаров в предыдущей клинике…»

Нет. Нет! Он же совсем не хотел…

Испугавшись, побежал. Ему удалось не только добраться до забора, но и выбраться сквозь прореху. Но не успел он сделать и нескольких шагов на воле, как его скрутили матерящиеся на все лады санитары. Откуда взялся второй, останавливающий Андрэ от членовредительства, Феликс так и не понял. Его поволокли обратно в здание, держа настолько крепко, что даже просто идти было больно, не то что пытаться сбежать.

— Отпустите меня! — крикнул он и все же получил несколько болезненных ударов, совсем деморализовавших беглеца.

Притащив в палату, Феликса швырнули на кровать, и он сильно ударился бедром о каркас. Не обращая внимания на его трепыхания, которые вряд ли можно было назвать попытками сопротивления, санитары пристегнули его ремнями к кровати и поспешили за профессором, который обнаружил пациента молча смотрящим в потолок, точно считал на нем трещинки.

— Феликс? — тихо позвал Дитрих, подходя к пациенту ближе.

Из глаз Хартманна выкатились слезы. В душе его зияла большая дыра, рожденная хаосом его чувств и мыслей. Да, он, несомненно, болен, и это была правда той реальности, в которой он находился. Но… Одновременно он знал, чувствовал, что все это бред, и лишь его сон реален.

— Отпустите меня, — попросил он, и его голос сорвался.

— Только после того, как тебе станет легче, — ответил мужчина, тыльной стороной ладони вытирая слезы с бледных щек парня.

Но пациент на ласку ответил агрессией:

— Это вы сводите меня с ума! Вы… Я не сумасшедший, и знаю это. Я знаю, слышите… Немедленно развяжите меня!

Вздохнув, мужчина покачал головой и кликнул медсестру, чтобы та принесла успокоительное. Для него было совершенно очевидно, что крестник не в себе.

— Ну, пожалуйста… — при виде шприца Феликс еще раз отчаянно рванулся, а потом заплакал, признавая попытки тщетными, забился в состоянии, близком к истерике. — Я не безумец…

— Быстрее! — рявкнул мужчина на медсестричку, набирающую препарат в шприц. Склонившись к парнишке, профессор вновь начал стирать слезы с заплаканного личика, утешая. — Ну-ну-ну, тише, тише... Я верю, верю тебе.

Перед глазами поплыло, и Феликс зажмурился. Попытался проморгаться, но стало только хуже. Комната меняла свои очертания, воздух менял температуру. Не было больше медсестрички. Не было и палаты. Было лишь убежище под зданием клиники и Дитрих, склонившийся над ним, пристегнутым к каталке.