Феликса колотило. Он бессознательно дернулся, пытаясь освободиться и не сразу отдавая себе отчет в случившемся. В голове все еще звучали отголоски реальности, в которую его поместил профессор. Наконец, он судорожно вздохнул и отвернулся:

— Какая же вы сволочь, Дитрих… — выдохнул он. Было горько сознавать, что это сделал с ним один из самых дорогих для него людей. Профессору уже мало было больных заключенных, теперь он перешел на здоровых людей и сделал преемника первой подопытной свинкой. Какая честь, однако…

— Ну, так уж и сволочь? — мягко улыбнулся Дитрих, стерев слезы с его щек. — Пить хочешь?

Хартманн дернулся, избегая прикосновений:

— Вы ведь знали, как я боюсь этого!

— Боишься чего? — вопросительно изогнул бровь Дитрих. — Это твои страхи, я не могу их контролировать.

Феликс стиснул зубы. О, как у него чесались руки съездить по этой физиономии… Но, увы, путы были по-прежнему слишком крепкими — он проверил. Он посмотрел на профессора, в глазах которого читались любопытство и беспокойство. От последнего стало смешно, учитывая, что тот сделал с учеником.

— Тогда зачем вы заставили меня пройти через это?! — воскликнул он, переполняемый эмоциями и праведным гневом. — В чем заключался смысл эксперимента?

— Ты слишком уязвим перед своими страхами. Слишком боишься их воплощения. Если ты переживешь все свои страхи, ты изменишься... — мягко ответил Дитрих и, вновь подкатив к каталке компьютерный стул, устроился на нем, закинув ногу на ногу. — Так что же ты видел?

Молодой человек прикрыл глаза:

— Вот только не говорите, что сделали это ради моего блага, — фыркнул он, отнюдь не чувствуя себя более уверенным, чем прежде. — И я не намерен помогать вам в ваших преступных экспериментах.

— Я и не настаиваю, — спокойно заметил Дитрих. — Совсем скоро ты сам все поймешь и правильно расставишь приоритеты. Могу сказать только одно, пока наше общество несовершенно, приходится действовать несовершенными методами.

Да, общество действительно было очень далеко от совершенства. И иной раз от этого страдали невиновные. Не только пациенты медицинских учреждений, ген несовершенства проник во все сферы человеческой жизни. Однако Феликс был твердо уверен, что бороться с этим надо методами, которые были выше этого, чтобы не усугублять существующее положение вещей.

— Тьму надо изгонять светом, а зло — добром.

— Добро всегда побеждает зло, но победителей не судят, а значит, кто победил, тот и добрый, — высказал Дитрих относительно вопроса собственное мнение, переиначив заявление протеже.

Доктор Хартманн едва не застонал, как никогда ненавидя тот факт, что профессора невозможно переубедить. И свою правоту он всегда возводил в Абсолют.

— Почему я? — вздохнув, спросил Феликс, чувствуя, как от обещаний профессора холодеет между лопаток.

— Ты хотел, чтобы я оставил тебя там, наверху? — поинтересовался Кронен, записывая что-то в блокноте. — Извини, мне не позволила совесть.

Хартманн устало покачал головой:

— И как я раньше не замечал в вас этого?..

Он прикрыл глаза, вспоминая те счастливые и незабываемые дни, когда они вместе работали в клинике, и он внимал каждому слову профессора. Верил ему, как никогда не верил самому себе. И сейчас ему было страшно, хоть он и старался не показывать этого.

— Ты меня слишком идеализировал, — честно признался мужчина, чуть улыбнувшись. — Но я никогда не желал тебе зла. Это точно.

— Да, — так же искренне признал Феликс. Во всяком случае, так было раньше, а теперь… Теперь он уже не знал, потому что не узнавал своего учителя. — Я знаю, ставя опыты, вы делали это, чтобы пациенты не страдали от сырых, недоработанных лекарств, — сказал он, вспоминая видение, которое, переплетаясь с реальностью, и само казалось отчасти реальным, словно существовало когда-то. — И все же я не могу согласиться с вашими методами.

— Как я уже сказал: какой мир, такие и методы, — пожал плечами мужчина и тихо вздохнул. — Сейчас ты не способен принять их, но мои цели уже принял. Это радует.

— Я всегда думал, что у всех нас одна цель — помочь пациентам, — заметил Феликс, пытаясь устроиться поудобнее, от долгого пребывания в одной позе тело начало затекать. — А что будет дальше, профессор, вы думали? — неожиданно спросил он. Ведь, затевая все это, Дитрих не мог не предвидеть последствий.

— Конечно, думал, — ответил мужчина, чуть улыбнувшись. — Но когда сюда примчатся стражи порядка, мой эксперимент будет уже завершен, так что все в порядке.

— И вам все равно, что будет с вами? — тихо спросил Феликс.

— При самом благополучном исходе я выкручусь, если нет... Ну что ж. С таким сердцем я все равно долго не протяну, так что терять мне почти нечего, — ответил профессор тихо, все так же мягко улыбаясь, и был до одури спокоен.

Нечего терять… Эти ужасные слова часто стирали грань между запретным и дозволенным, между благоразумием и безумством, под этим флагом люди делали ужасные и невозможные вещи. А ведь у Кронена эта грань и так была слишком нечеткой. Молодой человек устало вздохнул.

— Дитрих, развяжите меня, — попросил он.

Дитрих печально улыбнулся и, поднявшись на ноги, легко погладил ученика по волосам.

— Ты ведь понимаешь, что я не могу? Не сейчас, во всяком случае.

— А если я хочу в туалет?

— Я могу поставить тебе катетер, — очаровательно улыбнулась Ингрид, которая в свое время проходила медсестринскую практику.

Тихо застонав, Хартманн отвернулся:

— Обойдусь, — отчасти чтобы скрыть досаду и неловкость, а также узнать положение дел снаружи поинтересовался у профессора. — И как… движется ваш эксперимент с заключенными?

— По плану, — спокойно ответил Дитрих. — Правда, есть жертвы, но куда без них? Все же Брюсу стоило быть расторопнее...

Все было так похоже на кошмарный сон, что в голову Феликса закралась мысль. А может, так оно и есть? Вдруг он просто спит в своей палате и скоро проснется, пристегнутый к койке, обколотый лекарствами... Однако, ущипнув себя за ногу и почувствовав боль, облегченно выдохнул. Что бы там ни говорил профессор, он все еще боялся сойти с ума.

— Может, перекусишь? — предложила ему Ингрид, подойдя к каталке с бутербродом в руках.

— Лежа есть вредно, — тихо заметил Феликс. — Но я бы поел.

Силы, он был в этом уверен, ему еще понадобятся...

Дитрих кивнул и уступил место подошедшей Ингрид, тихо усмехнулся:

— Завидую тебе. Такая красотка с рук кормить будет.

— Ой-ой-ой, — фыркнула девушка и поднесла к губам парня сэндвич, — извини, придется всухомятку.

— Всухомятку вредно. Неужели запить не дадите? — поинтересовался молодой человек, между тем все же впиваясь в бутерброд зубами. Он и не знал, как голоден, пока первая порция не упала в желудок.

— Жить вообще вредно, — заметила девушка, но открыла бутылочку минералки с наконечником-непроливайкой.

Скудный завтрак, а может быть, обед, поскольку у Феликса не было возможности знать, сколько сейчас времени, улетел быстро. С губ слетел вздох, в котором смешались удовлетворенность и сожаление. Опустив голову обратно на жесткое ложе, он прикрыл глаза, надеясь немного отдохнуть. Скорее бы все закончилось… Бредовые ведения вымотали его.

Звук сигнализации вырвал его из зарождавшейся дремы.

— Что за?.. — Дитрих метнулся к компьютеру. — Чип-ключ Брюса сработал.

— Но он же... — договорить Ингрид не успела, поскольку тяжелые двери открылись, и в бункер ввалились пациенты.

Холодок скользнул по спине, уходя в ноги. Хартманн отчаянно рванулся в своих путах, понимая всю тяжесть положения, в котором они оказались. Медбрат, скрутивший его, попробовал было остановить преступников, пустив в ход электрошокер, но его чем-то пырнули, и он медленно осел на пол.

— Дитрих…

Доигрался, сукин сын! Страх смешался со злостью, но и эта гремучая смесь не ослабила ремней.

Но Дитрих остался спокоен, стянул с себя халат и откинул его в сторону. Один из психов усмехнулся и заметил, что только бывший глава клиники мог так отомстить своим, что называется, по полной. Профессор пропустил это замечание мимо ушей и незаметно сжал ладонь Феликса, поддерживая. Холодные пальцы сжались в ответ. Хотелось горько рассмеяться над собой, ведь даже после всего случившегося профессор оставался для Хартманна кем-то большим. Он действительно верил, что Дитрих никогда не желал и не желает ему зла.

Ингрид схватили, потащили прочь, и взгляд профессора чуть потемнел, но он промолчал, гладя холодные пальцы Феликса подушечкой большого. Едва заметно ему улыбнулся, и когда психи, поняв, что здесь для них нет больше ничего интересного, направились прочь, мужчина отстегнул своего ученика.

Несколько минут Феликс растирал затекшие запястья и ноги, а потом вскочил.

— Мы должны помочь Ингрид, профессор, — сказал он, бросаясь к двери. Притормозил у санитара, пощупав пульс и опустив голову — мертв. Вынул из безвольной руки электрошокер.

— Феликс... — начал было Дитрих, но замолк и только последовал за учеником, надев пиджак, в кармане которого, судя по всему, тоже был шокер.

Освободившись от ремней, делавших его совершенно беспомощным, Хартманн почувствовал себя лучше, хотя внутри царили отчаяние и страх. Со стороны лестницы, ведущей в коридор, послышались недвусмысленные звуки, от которых внутри все перевернулось, и женские стоны. Рванув туда, Феликс на миг застыл, с ужасом наблюдая, как девушку одновременно насилуют трое. Кто-то заступил ему обзор, и первый разряд ушел в его тушу.

Подоспевший следом Дитрих тихо чертыхнулся и, подбежав к Феликсу, попытался оттянуть его прочь.

— Жить надоело?! — прошипел он на ухо своему ученику.

— Пустите, — парень попытался вырваться. — Мы не можем ее оставить.

Дитрих зажал ему рот ладонью.

— Послушай меня, Феликс. Нам с тобой с ними не справиться. Ты понимаешь, что тебя убьют, и это в лучшем случае, — шипел профессор ему на ухо, оттесняя его подальше от коридора. Он был на удивление сильным.

Хартманн зажмурился, понимая, что профессор прав. Только как можно было смириться с тем, что делали с Ингрид эти ублюдки? Ведь это же травма на всю жизнь, не говоря уже о внутренних повреждениях, которые ей могли нанести. Он еще раз отчаянно рванулся, а потом затих, покоряясь власти крепких рук Кронена.

— Так-то лучше, — прошептал Кронен, но хватки не ослабил, ровно до тех пор, пока не оттащил парня в более безопасное место. В частности, в одну из палат, заперев ее на ключ, чтобы перевести дыхание.

Феликс опустился на край больничной койки, сжав голову руками и проклиная их бессилие.

— Вы же понимали, как они опасны, Дитрих. Как вы могли выпустить их?!

— Все пошло немного не по плану, но это никак не повлияет на ход эксперимента. Во всяком случае, пока я жив, — спокойно ответил мужчина, так, словно ничего не произошло.

Хартманн в ужасе воззрился на профессора. Немного не по плану?.. Ингрид насиловала толпа психопатов, а он беспокоился только о своем эксперименте? Порывисто поднявшись, Феликс с ходу врезал бывшему кумиру по физиономии, как уже давно мечталось.

— И когда по вашему плану приедет полиция? — тихо спросил он, переведя дыхание.

Дитрих осторожно ощупал свою челюсть, пострадавшую от удара ученика, впрочем, отвечать Феликсу взаимностью мужчина не собирался.

— К утру, когда не получат сигнала, что все в порядке.

— Еще целая ночь… — выдохнул Феликс, сжимая кулаки. — Мы так и будем отсиживаться здесь, пока?..

— Меня вряд ли тронут, так что я могу не отсиживаться, все же нужно делать наблюдения... А вот тебе носа лучше не высовывать, — самонадеянно заметил Дитрих, вытаскивая из кармана блокнот и ручку. Очень самонадеянно.

Феликс покачал головой, признавая попытки поговорить с этим человеком бесполезными, подошел к окну. Здесь, в клинике, второй этаж находился, конечно, высоковато, но в принципе… Найти бы только инструмент, чтобы снять решетку.

— Дитрих, у вас есть с собой что-то покрепче ручки?

— Решетки не прикручены, Феликс, они приварены, — напомнил Дитрих, проверяя свои записи и делая какие-то пометки.

— Знаю я, — огрызнулся тот, пометавшись по комнате, вернувшись на свое место. — За двенадцать часов я рехнусь!

— Постарайся сдержаться, если не хочешь оказаться пациентом в этой клинике. Или ты решил и здесь пойти по моему пути? — Дитрих чуть усмехнулся, не отрываясь от записей.

Феликс снова заметался по комнате, пытаясь придумать хоть какое-то решение, а потом завалился на койку, отворачиваясь от Кронена. Он знал, еще можно попытаться добраться до телефона, шансы невысоки, но все еще оставались. Правда, если преступники не обрезали провода… Однако мысль о том, что могут с ним сделать, приводила в ужас. Он вспомнил руки, скользящие по телу, и влажный язык на своей щеке, пробующий практиканта на вкус, и содрогнулся.

Дитрих не стал его трогать и не стал ничего говорить, только тихо покинул палату, естественно, заперев ее на ключ. Знал ли он, о чем думал его ученик? Чего боялся? Наверняка. Но профессору явно было не до этого.

Феликс задремал, спасаясь от ужасов реальности, чтобы через пару часов проснуться в холодном поту и сесть на жесткой койке. Обернувшись к стулу, где сидел ранее Дитрих, он обнаружил его пустым. Ушел следить за экспериментом? Поднявшись, доктор подошел к двери и прислушался. Снаружи было тихо и, после недолгих колебаний, он все же решился выйти. Он был обязан попытаться сделать хоть что-нибудь. Нет, он должен был добраться до кабинета и позвонить в полицию.

Передвигаясь короткими перебежками, при каждом подозрительном звуке ныряя в ближайшую палату, свернул в коридор, ведущий к лестнице. Вспомнив, что там творилось, прислушался, но, видимо, это место уже оставили. Как и тело Ингрид, впрочем, безвольной сломанной куклой лежащее на полу.

— Ингрид, — тихо позвал Феликс девушку, прикрыв наготу обрывками халата, но та не отозвалась. — Ин…

Почувствовав под рукой что-то липкое, посмотрел на красную от крови ладонь. Пощупал пульс на шее девушки, и, не найдя его, зажал рот ладонью — к горлу подступила тошнота.

— Прости…

Хотелось кричать, но он не мог себе этого позволить. Крепче сжав в руке электрошокер, он стал медленно подниматься по лестнице на третий этаж. «Еще немного», — уговаривал он себя, чувствуя, как движения невольно замедляются. Перед тем, как нырнуть в коридор, он долго стоял, прижавшись к стене, собираясь с духом. Еще чуть-чуть…

Последний рывок. Казалось бы, что в этом такого? Несколько быстрых шагов, оставаясь в тени и не производя шума. Но как тяжело это сделать, когда желудок завязывается узлом от страха и рвотных позывов, когда знаешь, что любой шорох может стать последним услышанным звуком, и то если очень повезет... Но Феликс догадывался, что легкой смерти ему не видать. Контингент не тот.

Тряхнув головой, парень глубоко вздохнул и рванул в кабинет, где точно был телефон, но как только он открыл дверь, тут же попятился назад. Увы, кабинет был уже занят.

Не чуя под собой ног, Феликс метнулся назад по коридору до ближайшего кабинета, дверь которого поддалась, запирая ее за собой и, не теряя времени, начал двигать шкафчик, чтобы забаррикадировать вход. Внутри все дрожало. Шкаф был тяжеленным. Это было хорошо, но это и подвело его. Он просто физически не успел его пододвинуть.

Дверь распахнулась, едва не разлетевшись в щепки, и вот уже Феликс прижат к этому самому шкафу, а его горло сжимают уродливые пальцы психопата из двенадцатой.

— Отвали… — прохрипел парень, отправляя в тело противника заряд электричества и освобождаясь от его хватки. Толкнул шкаф, роняя на пациента.

Пулей вылетел в коридор, лихорадочно размышляя о том, что же ему теперь делать или где бы спрятаться, чтобы обдумать, что же ему делать. Метнулся вниз по лестнице, но буквально напоролся на симулянта из шестой. Схватился за электрошокер, но его руку тут же заломили, выбивая средство самозащиты. Преодолевая боль, он ударил головой назад, попав противнику куда-то в подбородок, и вырвался, рванув вниз. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но уйти далеко ему не дали, нагнав в паре метров от лестницы, навалились сзади, буквально впечатывая лицом в бетон.

— Попался, сучонок, — сально прошипели ему на ухо.

— Урод, — вернул Феликс комплимент, пытаясь скинуть с себя тушу, но, конечно, безрезультатно.

В ответ на его потуги раздался мерзкий смешок, и спустя мгновение сильные руки начали сдирать с него одежду. Откуда-то слева послышался еще смешок. Куда же без зрителей и соучастников?

— Нет! Не трогай меня… — Феликс пытался царапаться и кусаться, за что получил сильный удар по голове и затих. — Не смей… тварь…

От прикосновения к его телу горячих настойчивых ладоней его бросило в дрожь. То же, что было потом, показалось доктору Хартманну даже не кошмаром — адом, тошнотворным и полным боли. И он кричал, пока его рот не заняли другим делом, схватив за волосы и направляя. Смех и пошлые шутки насильников звучали у него в голове, забивая его собственные, полные паники мысли. Кажется, он даже плакал им на радость, но ничего не мог с собой поделать, слишком было больно и омерзительно…

Как сквозь вату он услышал чужой наполненный ужасом вскрик. Это было так странно. Феликс был совершенно уверен, что Дитрих не проявил бы свои эмоции так явно. Хартманна мутило. Ему казалось, его вот-вот вывернет наизнанку. Боковым зрением он видел, как Кронен пытается прорваться к нему. Как же это было стыдно... Хотелось умереть на месте, только бы профессор не видел его таким. Не видел его позора.

Он замычал, пытаясь сказать, чтобы Дитрих не смотрел, чтобы бежал, но, конечно, не смог издать ни одного внятного звука, только получил чувствительный удар по ягодице. Вновь сорвавшись на слезы, хотя казалось, что их уже давно не осталось. Зажмурился, чтобы не видеть ничего вокруг. Дитриха в первую очередь.

Немного расчистив себе дорогу электрошокером, Кронен ударил ближайшего к нему пациента в лицо кулаком, другого приложил ребрами о колено… Когда урода, имевшего Феликса в рот, отбросили в сторону, он закашлялся, отчаянно пытаясь нормально вздохнуть саднящим горлом.

— Дитрих… — выдохнул он.

И все равно Феликс был рад его видеть.

Опустившись на колени, Кронен накинул на плечи ученика белоснежный халат.

— Все будет хорошо, — шепнул он, чтобы, вновь поднявшись на ноги, развернуться и получить удар заточкой между ребер.

Феликс с ужасом смотрел, как Дитрих медленно оседает на пол, зажимая рану. Все было как в замедленной съемке, пока застывшее время не разорвал его собственный крик, полный горя и отчаяния.

Кровь пульсировала в висках, и от этого перед глазами стояла красная пелена. Она все сгущалась ровно до тех пор, пока он не ослеп от этой красноты. Быть может, он потерял сознание? Нет, он ведь слышал свой крик, словно эхом отражающийся от стен коридора, будто они были зеркальными. Крик этот отражался тысячами голосов. Голосов больных и их бесов. Раньше он никогда не слышал их. Это было так страшно! Феликс попытался вырваться из плена этого состояния, но ничего не получалось. Он сжал голову руками, но это не помогло. И только какая-то резкая трель вырвала его из этого состояния, словно разорвав оковы.

Судорожно вздохнув, Феликс резко сел, пытаясь отдышаться.

Небольшую уютную комнату заливали лучи рассветного солнца, кровь по-прежнему пульсировала в висках. Он сидел на своей кровати, на сбитых влажных простынях. Он был у себя в спальне. Часы показывали шесть утра.