На следующий день они сидели на кухне. Они – это Ариан, Грета и Марина. Как они решились оставить Кронена и Ноймана без присмотра, никто точно сказать не мог, но, кажется, ничто не предвещало беды.

Грета выпекала вишневый штрудель, объясняя Марине все хитрости и секреты приготовления. Ариан сидел, положив руки на стол, а на них голову. Думал. Умирал от вкуснейшего запаха выпечки.

— Ты чего такой грустный? – улыбнулась Грета, потрепав его по волосам.

— Чего-чего? Дразните меня тут такими запахами, а кормить не собираетесь… — пробурчал парень, чуть улыбнувшись.

Дамы рассмеялись в ответ, как раз вытаскивая угощение из духовки и разрезая его на порции.

— Ничего, сейчас поднимем тебе настроение, – улыбнулась Грета, ставя чайник и подавая Ариану угощение.

— Я пойду, отнесу Марку, – улыбнувшись, сказала Марина и, взяв блюдце, побежала к супругу.

— Марина, а чай? – только и успела крикнуть Грета, чтобы услышать:

— У него есть!

— Ну, как хочешь, – улыбнулась Грета вслед девушке. – Совсем еще девчонка.

— Грета, — подал голос Авдеев.

— Да, мой дорогой? – спросила она, разливая чай по чашечкам.

Ариан чуть вздрогнул. «Mein darling». Это обращение приклеилось к нему едва ли не с рождения. Мама, Марина Рихтер, вот теперь еще и Грета. Хотя странно, правда? Ведь для немецкого было больше характерно «mein lieber».

— Я просто хотел спросить, а как вы попали сюда? Не по распределению же?

— К чему такое пренебрежение к распределению, юноша? — женщина чуть улыбнулась. – Вообще, я по образованию журналистка, но, поскольку имею опыт работы с архивными документами, была направлена сюда, – подумав, она добавила: — Ну, конечно, все это ерунда. Меня отправили сюда следить за Нойманом и докладывать обо всех его открытиях и изобретениях, поскольку многие он попросту скрывает. Поначалу я так и делала, но после, поняв, почему он скрывает, и возможную опасность, я перестала это делать... Но есть проекты — приказы сверху. Умри, но выполни, иначе тебя расстреляют... Такие, как тот, над которым он работает сейчас.

Ариан кивнул, как бы в благодарность за ответ, а может, за откровенность.

— А вы не боитесь, что кто-нибудь узнает об этом, и вас... — он не договорил. Язык не повернулся.

— Даже если меня расстреляют, меня утешает одно — я не потяну за собой все население планеты, как это может случиться, если я буду докладывать об изобретениях доктора, — ответила женщина и стянула с ног туфли. Видимо, даже она уставала от каблуков.

Женщина задумчиво закурила очередную сигарету. За какие такие заслуги она получила звание Гауптштурмфюрера SS, она решила промолчать, впрочем, за это Ариан был ей благодарен. Наверное, впервые он не хотел знать о человеке все. С Кристеном так не получалось. Авдеев и хотел бы знать его только как человека, с которым познакомился здесь. Но… Конечно же, он изучил историю своей семьи, перелопатив все доступные архивные документы. Он уже знал Кристена Ноймана как Офицера SS.

— Ты вчера и сегодня какой-то очень тихий, – произнес Кристен, наконец, на мгновение отрываясь от своей работы. Дело было вечером того же дня. – Я так сильно задел тебя словами о твоей матери? Прости, я не хотел… Или ты просто соскучился по дому?

— Я ведь не ребенок, чтобы начать тосковать, не в силах перетерпеть неделю, – пробурчал юноша, сидя на диване и обнимая небольшую подушку.

Улыбнувшись, мужчина отложил папки и пересел на диван к юноше.

— Для того, чтобы скучать по дому и близким, не обязательно быть ребенком или отсутствовать очень долго, – сказал мужчина, ослабляя галстук.

Ариан искоса посмотрел на прадеда. Что ни говори, в эсесовской форме чувствовалась рука мастера, точнее, профессионального дизайнера. И Кристену она чертовски шла.

— А вы скучаете по своей семье? – тихо спросил он.

— Очень, – улыбнулся мужчина, и в улыбке этой сквозила светлая грусть.

Авдеев вновь внутренне содрогнулся.

За время, что он пробыл в Кенигсберге, он вдруг понял, что жалеет лишь об одном – он никогда не узнает Кристена, как своего родственника.

Ариан вновь посмотрел на мужчину, но теперь более открыто.

Он, наверное, был бы очень добрым прадедушкой. От этой мысли на лицо просилась глуповатая улыбка. Мысль отдавала каким-то теплом, но и от нее же внутри включалась борьба между тем, что он узнал здесь, и его прошлыми знаниями, превратившимися уже в стереотипы.

— Будешь чай? – Кристен светло улыбнулся юноше, одной улыбкой разгоняя задумчивость и хмурое настроение Ариана.

— Нет. Я лопну. И так весь день с Гретой чаи в архиве гоняем, — совсем по-детски пожаловался он.

Нойман рассмеялся.

— Зная Грету, охотно верю.

Лаборатория бодрствовала круглосуточно. Люди не спали сутками или работали посменно, так что Ариан не удивился, когда посреди ночи в коридоре началась беготня. Впрочем, здесь причина была несколько иной.

Он слышал, конечно, что поймали кого-то, и ему было искренне жаль беднягу, возомнившего себя шпионом, но Авдеев понимал, что ничего не сможет для него сделать. Потому он просто сидел и делал вид, что читает книгу. Кристен делал то же самое, вплоть до того момента, когда пришел рядовой и сообщил, что его вызывают. Кивнув, мужчина последовал за парнем.

Ариан с минуту старался сконцентрироваться на чтении, но ничего не выходило. Тихо выскользнув за ними, он приник к окну в коридоре, которое входило во внутренний двор штаба.

Снаружи уже собрались офицеры, в том числе и те, кто приехал, как только пронеслась весть о пойманном шпионе. Увидев, кто стоял перед ними на коленях, Ариан проклял все. Эрик. Это был Эрик. Тот самый Эрик, которого он считал чуть ли не ангелом во плоти. Неужели он оказался предателем?.. Ариан поймал себя на этой мысли, и ему захотелось удавиться. Кого он сейчас назвал предателем?! И кого он посчитал преданными?! Нацистов?!!

Авдеев уткнулся лбом в стекло, зажмурившись на мгновение. Нет, нет… Он терял ориентиры, земля уходила из-под ног и летела к чертям со всем мировоззрением. Но кого же предал Эрик, верных фюреру и Рейху нацистов или людей, которые считали его другом?..

Из окна юноша видел, как Нойман отдал честь начальству и встал чуть в стороне, в то время как Марк Кронен принимал из рук рядового наградной клинок. Авдеев почувствовал, как желудок его завязался морским узлом.

Наказание за шпионаж – смерть. Но не расстрел, нет, слишком просто для этого места. Для этих людей.

Видимо, дождавшись приказа, Кронен кивнул и, подойдя к пленнику, сделал несколько выпадов, разгоняя клинок, после нанеся удар. Клинок прошел сквозь плоть на удивление легко, словно нож разрезал подтаявшее масло.

Ариан смотрел, не в силах отвести взгляда от происходящего, и лишь на мгновение зажмурился, когда голова несчастного покатилась в сторону. Это было страшно. Страшно, что ни один мускул не дрогнул на лице ни Кристена, ни Греты, которая была столь ласкова по отношению к Эрику! Не проскользнуло не единой эмоции.

Когда Кристен и Грета вернулись в спальню, вместе, Ариан смог перебороть дрожь, внутреннюю и телесную, и лежал в кровати, делая вид, что спит. Говорить с ними сейчас он не хотел. Завтра, возможно, он сможет не высказать весь тот ужас, что испытывал сейчас. Его мир пошатнулся. Пошатнулся настолько сильно, что казалось, провернулся и в очередной раз встал вверх тормашками. Но юноша не был уверен, что все вновь стало так, как было до поездки в Калининград. Когда он попал сюда, ему казалось, мир сошел с ума, и он рехнулся вместе с ним, не потому, что он переместился во времени, но потому, что вместо законченных чудовищ он увидел людей. Обычных людей, где-то немного двинутых на своей работе, где-то желающих пофилонить, но в целом пытающихся вести нормальный, насколько это возможно в условиях замкнутого пространства, образ жизни. Он отчаянно пытался не верить им, не верить в то, что ощущал. Но поверил на краткий миг, не осознавая, и теперь от этого все внутри переворачивалось. Теперь же он видел перед собой нацистов, верных винтиков в мощной системе, хладнокровных убийц, сметающих все и вся на своем пути. Разум метался в поисках ответа, но не находил его. Ощущение раздвоенности, преследующее Ариана с того самого момента, как он начал изучать дневник Кристена, усилилось, доходя почти до критических значений.

Женщина закурила у окна, а мужчина разлил коньяк по бокалам, один из которых протянул даме. Он был спокоен, а она дрожала.

— Я не раз тебе говорил, не можешь работать здесь, уходи. Возвращайся в журналистику. Я все устрою, — голос доктора был хриплым, словно от нескольких дней молчания.

— И к тебе сразу приставят другого смотрящего, — хмыкнула женщина и сделала глоток. — И тогда весь земной шарик полетит к чертям.

Ариан лежал, слушал и наблюдал из-под опущенных ресниц. Нервно дернув уголком губ, вдруг понимая, что Грета вовсе не безразлична Нойману, хотя бы как человек. Ему тоже очень хотелось выпить, но все же игру свою он не открыл.

Грета вскоре ушла, а Ариан умудрился задремать, но вскоре проснулся, чуть вздрогнув. Он не помнил, что ему снилось, и ему не было страшно, но осталось ощущение какой-то противной липкости.

Кристен не спал. Сидел в кресле, читая. И был до ужаса спокоен. Видимо, почувствовав взгляд правнука, мужчина оторвался от книги.

— Ты чего не спишь? – улыбнулся он, но, видимо, все понял по глазам, и улыбка сползла с его лица. Но ничего не сказал. Не мог оправдаться или не хотел?

Это была странная мысль. Действительно, можно ли оправдать подобное? Наверное, нет. Но почему хотя бы не попытаться? Считал себя выше этого, не видел смысла или же был настолько лицемером? А вот Ариан все чаще ловил себя на мысли, что всеми правдами и неправдами пытается оправдать Кристена. Хотя бы для себя. Чтобы в голове совместился этот образ: Кристена Ноймана, которого он знал, и хладнокровного оберштурмбанфюрера SS, которого увидел несколько часов назад.

Кристен вернулся к чтению, не зная, как себя вести, и явно не желая ничего обсуждать. А мальчик тихо вздохнул, падая обратно на подушки.

С чего начинается нацизм? Об этом говорил еще Штирлиц... Если при вас мучают и убивают кошку, что вы сделаете? Защитите или спокойно пройдете мимо? Нацизм начинается с жестокого безразличия к мукам тех, кто слабее.

Ариан вновь мельком глянул на Кристена. Кем был его прадед? Хладнокровным нацистом или же человеком, которому пришлось приспосабливаться в окружавшем его кошмаре?

Он не знал. И, скорее, уже не только не хотел, но и боялся узнать правду.

Следующие дни прошли в напряженном молчании. У всех на языке крутилась эта тема, но никто не решался ее поднимать. Даже Марина была непривычно тиха и не улыбалась, как прежде, тепло и искренне. Авдееву было очень жаль ее. Конечно, она знала, что живет с убийцей, наверное, оправдывая его перед самой собой, потому что любила. А может, и не оправдывала, прекрасно понимая, кто ее супруг и в какой ситуации она оказалась.

Грета как-то обмолвилась, что у Марины не было выбора, когда она выходила замуж за Кронена. Он спас ее, ведь, как полячку, ее могли убить. Ариан тогда только и смог, что вопросительно изогнуть бровь, ведь оккупация Польши началась только в тридцать девятом году, с этого, собственно, и началась вторая мировая, но Грета не стала уточнять, а он постеснялся спросить.

Но если дело было именно так, то стала бы Марина так искренне прижиматься к Марку, тихо шепча что-то, а он с такой нежностью утешать ее, если она не любила, а им, со слов все той же Греты, двигала тогда только похоть? Сейчас, застав эту сцену в укромном уголке штаба, Ариан в этом сильно засомневался. Такую щемящую, отчаянную нежность сыграть или сымитировать было невозможно. Авдеев отчаянно смутился, поняв, что увидел то, что не было предназначено для посторонних глаз, и постарался незаметно уйти. У него получилось. Вот только он смог в конце расслышать фразу Марка:

— Прости меня, моя девочка, прости. Мы все тут под дамокловым мечом ходим…

Да, в этом Кронен был совершенно прав, и Ариан с ужасом догадывался о том, как его прадед погиб на самом деле.

Авдеев и сам не понял, как прошли отведенные на работу Кристена семь дней, последние из которых Ариан старался провести только с ним. Он с ужасом понимал, что привязался к этому чрезвычайно уверенному в себе человеку. Что ему хорошо в его компании и что он уже даже может вставить пару реплик в его бесконечные, но очень интересные размышления об устройстве мира и вселенной, только пару, потому что, как правило, Кристен ему больше и не давал, развивая свою мысль дальше.

Но обозначенное время прошло, и вот его прадед чертил на полу одну из печатей, чтобы активировать петлю времени. Где-то глубоко внутри Авдеев надеялся, что в этот раз у Ноймана не получится, ему отчаянно хотелось остаться еще хотя бы на день.

Все было уже готово, когда Кристена вдруг вызвали, и Ариану отчего-то стало очень страшно. Может, от того, что Нойман ощутимо напрягся? Авдеев не знал. Но пошел следом, чувствуя, как внутри все переворачивается.

Огромный зал. Марк, Грета, кто-то еще. Ариан сразу все понял, но не хотел верить до самого конца. Не хотел верить вплоть до звука выстрела, который оглушил юношу. Его сознание на мгновение помутилось, он и сам не понял, как сделал эти несколько шагов, не отрывая взгляда от лица прадеда, лежащего на мраморном полу. Он не верил. Не мог поверить, что дамоклов меч опустился на Кристена. Юноша коснулся пальцами груди Ноймана, все еще надеясь на что-то. Пальцы ощутили горячую влагу на черной офицерской форме. Ариану было нечем дышать. Он действительно не мог сделать вдох, кислород упрямо отказывался поступать в легкие. Сознание помутилось еще сильнее, в глазах юноши потемнело, а спустя мгновение… Он проснулся.

Ужас. Единственное, что он ощущал, это ужас. Тиканье часов сводило с ума, хоть и едва прорывалось через шум в голове. С минуту Ариан никак не мог понять, где он и что происходит. Когда его сознание пришло в шаткое равновесие, до юноши вдруг дошло. Он дома, в своей постели.

Схватив телефон, Авдеев снял его с блокировки и застывшим взглядом воззрился на дату и время. Пятое число, 2013 год, три часа ночи. Ариан верил и не верил одновременно. Сон. Это был всего лишь сон. Авдеев не знал, смеяться ему или плакать. Хотелось сделать и то и другое…

Конечно, о сне уже не могло быть и речи. Включив прикроватный светильник, юноша сел на постели и посмотрел на свои дрожащие пальцы, потирая подушечками, словно растирая кровь, ощущение которой все еще оставалось на коже.

В голове билась только одна мысль: «За что? За что его убили?!»

Следующие пару дней Ариан не мог ни спать, ни есть, его не отпускало ощущение реальности всего, происходившего в те семь дней. И это ощущение сводило Авдеева с ума. Так же, как и ощущение чужой крови на пальцах. К дневнику прадеда он больше не прикасался. Не смог себя пересилить.

Как бы то ни было, к понедельнику он заставил себя прийти в норму, и в этом ему немало помогли родители. Нет, они не приглашали к нему психологов, не отпаивали лекарствами, просто дали ему почувствовать, что он дома.

Ариан как раз собирался в институт, когда из гостиной послышались возмущенные восклицания матери и ответный смех отца. Зная эту парочку, можно было предположить все, что угодно, вплоть до банально-детской кнопки, подложенной на стул.

— Марта, милая, ну что ты?

— Растрачиваешь семейный бюджет на всякую ерунду!

— Sony PlayStation 4 – это не ерунда!

— Еще какая ерунда! Тоже мне, дите малое!

— Ну не включай ты режим ОБХСС!

— Я сейчас режим Гестапо включу!

Авдеев-младший чуть улыбнулся и, крикнув: «Я ушел!», покинул квартиру.

Погода стояла прекрасная, солнце слепило глаза, и Ариану хотелось добраться до института как можно скорее. Внутри по-прежнему был полный бедлам, хоть и не такой агрессивный, как прежде.

Первой парой стояла история, поэтому Авдеев сразу направился в аудиторию, надеясь увидеть там Марину Александровну. Хотелось поговорить с ней, обсудить все, просто выговориться, но он понимал, что не может.

Ариан тихо подошел к преподавательскому столу.

— Вы бледны, Авдеев, что-то случилось? Тяжелая ночь? — Марина усмехнулась, и Ариан был с ней согласен, со стороны смотрелось, словно он всю ночь шлялся по клубам, не рассчитав свои силы на утро.

— Вы не представляете, насколько, — тихо ответил юноша, вытаскивая из сумки дневник и кладя его на преподавательский стол. После, оглянувшись и убедившись, что весь курс уже здесь, добавил громче: — Марина Александровна, я хочу принести публичные извинения за тот инцидент несколько дней назад. Я ни в коей мере не хотел вас оскорблять и, конечно, не думаю о вас в подобном роде, — Ариан перевел дыхание. — И еще я хотел бы признать вашу правоту в вопросе человечности. Вы правы, люди есть люди. Всегда.

Аудитория онемела, не в силах осознать услышанное. Онемела и сама Рихтер, но, видимо, что-то поняла, и мягко улыбнулась, сочувственно смотря на бледного юношу, что скрывал глаза за солнечными очками.

— Да, Авдеев, у вас действительно была тяжелая ночь, — тихо заметила женщина, и Ариану показалось, что еще мгновение, и она так знакомо коснется пальцами его щеки в утешающей ласке, совсем как когда-то молоденькая девушка Марина Кронен. Ведь они были так похожи... Осознание болезненно сдавило грудь Ариана. Так хотелось поверить, что в этом мире возможно все, что это не было сном, но юноша отмел от себя эти мысли, чтобы окончательно не сойти с ума. Видимо, заметив муку на лице молодого человека, Марина сразу же спохватилась.

— Вы действительно очень бледны, Авдеев. Езжайте домой. С лекции я вас отпускаю.

Ариан кивнул, благодарно посмотрев на преподавательницу, и, не говоря более ни слова, пулей вылетел прочь из аудитории.

Проводив юношу взглядом, Рихтер посмотрела на замерших студентов.

— Так. Почему застыли? Вас я никуда не отпускала. Открыли конспекты, записываем тему, — довольно быстро вернулась она к занятиям.

Спустя несколько часов к зданию университета подъехал спортивный автомобиль белого цвета.

Водитель не покидал авто и явно кого-то ждал. Вскоре этот кто-то, звонко цокая каблучками, пересекла двор и, улыбнувшись, села в машину, вызвав тем самым завистливые взгляды своих студентов и студенток. Первые завидовали обладателю автомобиля, вторые завидовали самой Рихтер, собственно, за хозяина автомобиля. И только Евгений Вернер не испытывал этой всеобщей зависти. Если бы взглядом можно было убивать, мужчина за рулем давно бы превратился в хладный труп. Впрочем, Марине Александровне, как всегда, было совершенно все равно на публику.

— Давно не виделись, друг мой.

Два дружеских поцелуя. Старая привычка.

— Здравствуй, моя дорогая.

Они так давно знакомы, так близки. Но никогда не пересекали эту тонкую, почти эфемерную грань.

— Как ты? – спросила она, пристегнувшись и сразу же открыв свою сумку, откуда вытащила старый, но очень хорошо сохранившийся дневник в переплете из мягкой кожи, который и протянула своему другу. – Да, кстати, извини, что взяла без твоего разрешения.

— Как я могу быть? У меня все в порядке, – чуть улыбнулся мужчина. — Ничего, я понимаю, такая ценность для твоих студентов.

Взяв дневник, мужчина положил его на переднюю панель, и солнечный свет, преломившись о грань черного бриллианта в его перстне, на мгновение ослепил его спутницу.